Зазвонил Никитин мобильник. Я решил ответить и услышал голос Алины:

– А этот уже что, лыка не вяжет? Буду минут через двадцать…

Я ответил ей, что “этот” задремал.

Но Никита не спал. Во хмелю брат производил обманчивое впечатление человека незлобивого. Но стоило ему заметить, как Шелконогов показывает Чернакову, Мултановскому и Пенушкину, как он кого-то когда-то с одного удара вырубил, Никита тут же вскочил, произнёс с шалой ухмылкой:

– Боковой!.. – и залепил кулаком в стену.

От удара древесина треснула пополам, продырявив гипсокартон до кирпича. Я подумал, что Никита наверняка переломал себе пальцы или вышиб суставы, но всё обошлось декоративными ссадинами на костяшках. После демонстрации силы Никита опять плюхнулся на лавку. Но благостный настрой его покинул. Взгляд стал недобрым, зыркающим.

Одеваться он не хотел. Ему понравилось ломать тарелки. Он брал одну, сдавливал, пока тарелка не раскалывалась. Получившиеся половинки Никита мрачно бил об пол.

Мултановский вызвал “трёх богатырей” – администратора Алёну Ильиничну, та лаской переманила Никиту в раздевалку. Там мы кое-как облачили Никиту – он всё порывался ещё что-нибудь испытать на прочность – шкаф-пенал, дверь, кожаное кресло…

Снова позвонила Алина, сказала, что подъехала. Никита не потерял способность к ходьбе, и отвести его к машине оказалось задачей посильной. Я попрощался с красивой Алёной Ильиничной, зачем-то извинился за дебош, на что она безмятежно отмахнулась – мол, обычное дело…

Во дворе было по-ночному свежо и промозгло. Накрапывал колючими песчинками снежок. Он чуть опушил газоны и бортики фонтана, мерцал, искрился в лучах прожекторов, подсвечивающих мокрую брусчатку.

Алина зябко переминалась возле “лендровера”. На ней была меховая куртка, из-под которой торчала белая растянутая фуфайка, и обтягивающие джинсовые лохмотья – те самые, в которых я увидел её в первый раз. Она заметила нас и выбросила окурок. Хотела придавить его сапожком, но ветер раньше унёс, закружил оранжевую искру.

Валере, помогавшему мне вести Никиту, Алина буркнула:

– Спасибо, – но прозвучало это больше как упрёк, а не благодарность. Мне просто кивнула, словно нерадивой прислуге. Лицо у неё выглядело уставшим и злым. Никиту она нарочито не заметила.

А брат при виде Алины моментально размяк, как сухарь, упавший в кипяток. В ответ на её молчание плутовато улыбнулся:

– Чёрт ли сладит с бабой гневной!.. – и уселся в машину на заднее сиденье.

Едва мы тронулись, он завалился набок, засопел. Кислый запах перегара быстро заполнил салон, так что Алина, брезгливо морщась, открыла окно.

Спустя несколько минут я как можно непринуждённей спросил Алину, а что за группа играет в радиоприёмнике. Она прошипела: “Депеш-ш-ш-ш мод…” – я поспешно отвернулся и больше не предпринимал попыток заговорить.

Мы промчались мимо заправки, сверкающей радостным дискотечным неоном. Я во второй раз (первый, когда катили с Никитой в “Шубуду”) прочёл красную вертикаль слова “Пропан”, привычно проговорил внутри себя несмешной каламбур: “Или пан, или пропан”.

Украдкой, словно из засады, я смотрел на Алину. Она по-прежнему была удивительно хороша, нравилась мне каждой своей чёрточкой, но сводящее с ума монотонное томление, гложущая страсть куда-то подевались. Затаились до времени или же ушли навсегда.

Заливалась пустословием ночная радиоволна: “…и сложно поверить, что среди нас живут, ходят по улицам эти умеющие творить красоту люди. Покупают хлеб, ездят в метро, растят детей, щурятся солнышку…”

– Пердят и срут жиденьким, – язвительно продолжила за дикторшу Алина.

Я засмеялся.

– Надо же… – Алина на миг отвлеклась от дороги. – Первый раз слышу от тебя что-то, кроме кашля. Или ты тоже надрался?

Я почти счастливо ответил:

– Нет, не пил. Просто сам по себе доволен жизнью.

Алина, конечно же, догадывалась о моей деревянной влюб-лённости, но принимала её как скучную данность. А теперь, видимо, почувствовала, что я по какой-то причине освободился от чар. И вдруг преобразилась, потеплела. Принялась расспрашивать о прошедшем вечере в “Шубуде”. Потом поинтересовалась: есть ли у меня подружка и скучаю ли я по ней? Я ответил, что была, звали Юля (пригодилась белгородская сметчица), но мы давно расстались. На игривый вопрос: “Почему?” – отважился и начал смешить Алину чужой историей про попугайчика, только заменил имя с Пенкина на Фассбиндера – решил, так изысканней. С любой другой девушкой я бы оставил Пенкина, но в Алине я не сомневался, да и в себе тоже. Полгода назад, отдыхая в бытовке после трудового дня, я по телеку посмотрел целую передачу об этом самом Фассбиндере, а потом ещё и минут тридцать заунывного фильма “Лола”, после чего Дронов, Цыбин и Давидко взбунтовались и потребовали переключиться на другой канал…

– В общем, на побывку приехал, пришёл к ней в гости… А у Юльки моей попугайчик жил, Фассбиндером звали, педик волнистый!..

Отрыгнул алкогольным выхлопом Никита. Я осёкся. Алина странно посмотрела на меня, потом тихо сказала:

– А ты, оказывается, очень-очень забавный…

От дороги и тряски Никита сделался валким и будто вдвое отяжелел. Я с трудом вытащил его из джипа, закинул грузную братову руку себе на плечо и, поддерживая, повёл к подъезду.

Никита косолапо, как огромный, неуклюжий младенец, перебирал неустойчивыми ногами. Алина шла позади и несла слетевшие с меня очки.

Никита категорически не желал находиться в вертикальном положении, норовил обмякнуть, сложиться, скорчиться. Пока лифт поднимался, я прижимал Никиту к стенке, он стоял, зацепившись подбородком, как крюком, за моё плечо. Брат смотрел на Алину, и в глазах его плавал мутный гнев. Он будто собирался высказать ей что-то наболевшее, но всякий раз сдерживался, только кривил капающий рот.

Алина открыла дверь, я втащил Никиту в прихожую, а оттуда, волоком, в спальню. Сначала забросил на кровать верхнюю часть Никиты, потом ноги, после перекатил брата на середину кровати и оставил на боку, подперев туловище с двух сторон подушками – на случай рвоты. Никита захрапел с перебоями, как подбитый двигатель. Иногда из груди его вырывался короткий стон.

Алина полушёпотом материлась, причитала, что дико устала от Никитиных попоек и последующих отходняков. Мне было неловко участливо кивать, поддакивать. Хотелось побыстрее сбежать и не слышать бабьих жалоб, пьяных стонов Никиты.

В прихожей Алина хмуро предложила:

– Давай подброшу, чего ты пешком пойдёшь?

Я сказал, что не надо, доберусь сам, мол, хочу ещё перед сном подышать свежим воздухом.

– Ну, давай отвезу, – настойчиво повторила она, но через секунду с раздражением передумала: – Ладно, была бы честь предложена!..

Чуть потеплело, и летящая с небес крупка превратилась в дождевую морось. Когда мы выгрузили Никиту, во дворе никого не было, чему я несказанно обрадовался. А теперь появилась местная молодёжь на помятой “девятке”. Четверо парней сгрудились возле открытой водительской двери с банками пива. Из динамика под унцающие ритмы неизвестный мне говорун бойко начитывал рэп с проскальзывающей рифмовкой: “Капуста – хуй встал”.